— Так вы идете? — оглянулась художница, открывая дверь перегородки подвала.

Соседнее помещение оказалось галереей, вернее, складом картин, из которых лишь часть висела на стенах в простых белых или черных рамках, а остальные были составлены пачками, лежали на столах или закреплены в станках. Но и того, что увидел Сухов, было достаточно, чтобы сделать вывод: Ксения не любитель, она была Мастером, талант которого не требовал доказательств.

На одной стене помещения Никита узнал молодых Лермонтова и Пушкина, Петра Первого, современных писателей и артистов. На другой были закреплены пейзажи, не уступавшие по эмоциональному накалу и точности рисунка пейзажам классиков этого жанра; особенно глянулся танцору один из них: прозрачный до дна ручей, опушка леса, сосны, мостик через ручей. Этот пейзаж напоминал родину отца под Тамбовом.

А на противоположной стене… Никита подошел и, кажется, потерял дар речи. То, что было изображено на холстах, названия не имело, это можно было лишь обозначить словами: смешенье тьмы и света! буйство форм и красок! магия жизни и смерти! Картины не были абстрактными, хотя на первый взгляд ничего не изображали, но они имели смысл, а главное — создавали определенный эмоциональный фон и явно впечатляли. Одна звала к столу — Никите вдруг захотелось есть и пить… Вторая навевала сон. Третья заставила тоскливо сжаться сердце, четвертая — почувствовать радостный прилив сил. Пятая влекла к женщине, да так, что в душе зарождалось желание и неистовое волнение!

— Колдовство! — хрипло проговорил Никита, вздрогнув от прикосновения девушки к плечу — ее вопроса он снова не услышал.

— Спасибо, — серьезно ответила та, пряча лукавую усмешку в глазах; она заметила, какое действие оказала на гостя последняя картина. — К сожалению, ваше мнение отличается от мнения маститых, от которых зависит судьба молодых художников и их персональных выставок. За шесть лет работы, а я рисую с пятнадцати, мне разрешили сделать всего две выставки: в Рязанском соборе и в Благотворительном фонде, остальные, самодеятельные, в общежитиях и студиях не в счет.

Сухов покачал головой, с трудом отрываясь от созерцания картин.

— Это действительно колдовство. Как вам это удается? Я читал, что существуют какие-то методы инфравлияния на подсознание человека, используемые в рекламе на телевидении и в кино. Может быть, вы тоже шифруете в картинах нечто подобное?

— Я не знаю, как это называется, просто чувствую, что должно быть изображено на холсте для создания необходимого эффекта. Мой учитель говорил, что это прорывы космической информации. Годится такое объяснение?

Никита улыбнулся.

— Я бы назвал это проще — прорывами таланта в неизведанное, но если вас это смущает, не буду повторяться. Однако вы меня поразили, Ксения, честное слово! Можно, я еще раз приду сюда, полюбуюсь на картины, подумаю над ними?

— Почему бы и нет?

— Тогда до вечера. — Никита направился вслед за художницей, оглядываясь на галерею и чувствуя сожаление, что не насмотрелся на них вдоволь. — Кстати, Ксения, как вы познакомились с Толей?

— На улице, вечером. — Ксения оглянулась через плечо, и Никита не успел отвести взгляд от ее ног. — У гастронома на Сенной ко мне подошли ребята… м-м… очень веселые, и Толя… уговаривал их не шалить.

Никита, представив, как это делал Такэда, фыркнул.

Ксения тоже засмеялась. Заметив его жест, кивнула на руку с отметиной.

— Как ладонь, не беспокоит? Очень интересная форма у ожога, вы не находите?

Сухов взглянул на звезду, упорно сползающую к запястью, и посерьезнел: показалось, что после вопроса девушки звезда запульсировала, послав серию легких уколов, добежавших по коже руки до шеи.

— По-моему, это не ожог. Толя говорил что-то странное, но не объясняет, что имеет в виду. Потом поговорим. Итак, в семь у входа?

Художница кивнула, глядя на него исподлобья, испытующе, серьезно, без улыбки. Этот взгляд он и унес с собой, сохранив его в памяти до вечера.

Дома его ждал Такэда.

— Тебя уволили? — удивился Никита, привычно хлопая ладонью по подставленной ладони приятеля.

— Я свободный художник, хожу на работу, когда хочу. Был у Три К?

— Слушай, не зови ты ее больше так… технически, а?

— Хорошо, не буду. Так ты был?

— Только что от нее, смотрел картины.

— В студии? Или в запаснике?

— Ну, не знаю где, там их было много, десятка три.

Такэда хмыкнул.

— Надо же! Ксения не всем показывает свои работы, несмотря на приветливость и некоторую наивность. Девушка это редкостная, такую встретишь одну на миллион, учти.

— Уже учел. — Никита сходил на кухню и принес запотевшую банку с квасом. — Мы с ней идем вечером в кафе в Москворечье.

— Это ты решил или она?

— Я. А что?

— Блажен, кто верует. Она не любит ходить по вечерам в кафе, рестораны и бары. Не то воспитание, не тот характер, не те устремления. Разве что в ресторан Союза художников, да и то очень редко. Она талантливый мастер…

— Я это понял.

— …и живет в своем мире, — докончил Такэда бесстрастно. — Она тебя взволновала, я вижу, но…

— Оямович! — изумленно взглянул на друга Никита. — Ты что? Откуда этот менторский тон? Или она — твоя девушка? Так бы сразу и сказал!

— Она мой друг. — Такэда подумал. — И ее очень легко обидеть.

Сухов сел, не сводя пытливого взгляда с безучастно рассеянного лица Толи, глотнул квасу.

— М-да… иногда ты меня поражаешь. Тебя еще что-то беспокоит?

Такэда выпил свой квас, помолчал.

— Беспокоит. Как случилось, что у вас в театре провалился потолок?

— Сцена, а не потолок. Провалился, и все. Наверное, поддерживающие фермы проржавели. Но я как раз ушел со сцены, надоело все, да и рука зачесалась так, что спасу нет.

Толя задумался, хмуря брови. Никита впервые увидел на лице товарища тень тревоги.

— То, что зачесалась рука, — символично, Весть говорила. Но то, что провалилась сцена… Неужели Они решили подстраховаться? Ну-ка, расскажи еще раз, как действовали эти твои «десантники» в парке.

— Зачем? — Сухов снова с внутренней дрожью вспомнил ледяной взгляд гиганта в пятнистом комбинезоне, его парализующее электроразрядами копье, странный голос: «Слабый. Не для Пути. Умрешь…»

— Дело в том, что в тот вечер в парке был убит еще один человек. Тот многоглазый старик, который передал тебе Весть… — Такэда не обратил внимания на протестующий жест товарища, — вот этот самый знак в виде звезды, шел к убитому. Вестник шел к Посланнику, и их убили обоих. Не смотри на меня как на сумасшедшего, я же сказал, в свое время я тебе все объясню, а пока пусть мои слова будут для тебя китайской грамотой.